Удивительная судьба врача Николая Борщевского

Испытаний и приключений, выпавших на долю Николая Павловича Борщевского, хватит на добротную книгу. Он прошел немецкий лагерь во время Великой Отечественной, помогал родителям после войны восстанавливать хозяйство в деревне, сожженной врагами, 19-летним мальчишкой работал фельдшером в отдаленном приморском селе, руководил крупнейшей в крае больницей, в качестве судового врача застал Ирано-Иракскую войну…

Когда началась война, Николаю Павловичу было семь лет. Он был одним из четверых детей в семье. В селе Хвощеватка Подгоринского района Воронежской области его отец и мать работали в колхозе.

«Жили мы бедно, но тогда этого не осознавали – считали, что все хорошо. Все и было хорошо, пока не началась война, - вспоминает Борщевский. - Отец был трактористом, поэтому на фронт его забрали не сразу. На войне он сначала был связистом на передовой, потом танкистом.

В 1942 году к нашей деревне начала приближаться немецкая армия. Самолеты стали летать вражеские, мы слышали, как бомбили железнодорожную станцию. Взрослые говорили, что немцы на подходе. Хорошо помню, как первый раз увидел немца. Мать нас тогда всех спрятала в сарае и приказала сидеть тихо. Мы молча играли, когда распахнулась дверь, и зашел чужой человек - в форме, с оружием. Мы оцепенели, не зная, чего от него ждать. А он говорит: «Яйки, яйки». Мы поняли, что ему нужны продукты».

В Хвощеватке враги стояли около месяца. Поселились в просторных избах, в том числе, и у Борщевских. Возле их дома поставили «зенитку» (как тогда считали мальчишки) против самолетов. Николай с друзьями ходили смотреть на нее и даже кидались в немцев камешками.

«Семьи переселили в сараи, благо, было лето, - рассказывает Николай Павлович. - У них было много велосипедов и лошадей, в том числе, странных для нас тяжеловозов. Все телеги новые, покрашенные – мы таких и не

видели. А еще помню, что немцы наградили нас чесоткой, мы раньше не знали, что это».

Относительно беззаботная жизнь в оккупированной врагом деревне длилась недолго. Однажды ребят, гулявших за деревней, срочно позвали домой. Во дворе стояла телега, запряженная волами, всех выгоняют из домов. Мать плачет. А немец с винтовкой кричит: «Шнелле». Телегу дали одну на пять семей. Конечно, погрузить особо ничего не получилось. Хотя самую главную ценность семьи – корову – мать Николая смогла забрать с собой. Всю деревню согнали на местную площадь, где несколько часов ждали, пока придут обозы из соседних деревень. После этого всех погнали дальше – в неизвестность. Вокруг вооруженные солдаты, собаки…

«Наша деревня была в 4 км от Дона, правый берег – уже немецкий, а левый – наш. Может, потому они всех решили собрать и угнать, - рассуждает ветеран. - Помню, пошел дождь, и все дороги тут же превращались в кашу. У некоторых ломались телеги. Но немцы говорили – бросай и иди пешком. Так мы шли ночь, потом день и потом до вечера. Мать рассказывала, что когда наша колонна подошла к одной деревне, немцы стояли и считали людей».

Все остановились на какое-то время на хуторе Борщевский, где жили дед и бабка Николая. К ним и заселились - 28 человек – со всеми родственниками и соседями. Спали бок о бок. Оккупанты о переселенцах как будто забыли, поэтому люди начали готовиться ли к зиме, строить землянки… Но тут опять всех собрали и погнали дальше.

«Мы называли их мадьярами – это были солдаты венгерских частей, воевавшие на стороне немцев, - рассказывает Николай Павлович. - На этот раз нас разместили уже в больших сараях для скота. Фактически это был лагерь, обнесенный колючей проволокой. Сразу предупредили - кто перейдет ее – расстрел. Вокруг охранники с собаками... Народу было человек 200 – дети, старики, женщины. На землю стелили свою одежду или солому. Мама, дедушка и бабушка были рядом с нами. Престарелых не трогали, а всех, кто мог работать, выгоняли каждый день рыть окопы, чистить зимние дороги. Так мы прожили до января 1943 года. Когда наши стали наступать, враги просто нас бросили. И каждый день мы жили в неизвестности, тишина. Потом с пацанами увидели на горизонте колонны. Пошли посмотреть – «Наши!!!».

Семья вернулась в родную деревню, половина которой была сожжена. От дома Борщевских осталась кирпичная труба. Овцы разбрелись, зато куры родные везде бегали. Даже пчелиные ульи остались. Удивительно, но корова выжила, мать так за собой ее и водила, а пока были в лагере, скотина паслась на хуторе Борщевском.

Жили у тетки, пока заново отстраивали свой дом – без материалов, техники, денег. Коров начали приучать возить вместо волов бревна для строек. В то же время восстанавливали колхоз. Женщины первую весну пахали на себе. Несмотря на то, что поля были надолго брошены, в тот год получили очень хороший урожай. Дети помогали взрослым, как могли. В 45-м пришел с фронта отец Николая. Стало легче.

«Хотя я прошел через лагерь, но не столкнулся в нем с ужасами фашизма. Даже не знаю, зачем нас туда сгоняли. Может, немцы не хотели зверствовать сильно, так как рядом были советские войска? – рассуждает Николай Павлович. - Мы не видели, чтобы на наших глазах кого-то мучили или убивали. Никого из нашей деревни не расстреляли. Поэтому, по крайней мере, у детей, не было особого страха перед врагом, серьезно войну мы не воспринимали. Больше тогда матери боялись, чем немцев. Хотя все население города Россошь, что был чуть дальше от нас, немцы согнали в помещение и подожгли. Моя тетя с маленькой девочкой на руках чудом спаслась».

Здание школы в Хвощеватке сгорело, поэтому занимались дети в одной из уцелевших хат. В среднюю школу ходили уже в другую деревню за несколько километров.

Жили бедно, поэтому всем хотелось быстрее начать работать. В соседней Россоши было несколько училищ, в том числе, и медицинское, где можно было получить образование «фельдшер - акушер». Туда Николай и пошел после седьмого класса.

«Мы уже тогда и в роддоме дежурили, и на родах присутствовали. Помню, как первый раз в морг пошли, было очень страшно. Но потом привыкли, - смеется врач. – Через четыре года учебы меня распределили в Приморский край, в деревню Архиповка Чугуевского района, что на самом отшибе. Я – девятнадцатилетний парень – был единственным фельдшером на несколько деревень. Никакой лабораторной диагностики, консультаций тогда не было. Был телефон! Бог миловал от серьезных случаев. Как-то роды ездил принимать за много километров. Принял ребенка, посидел, подождал, пока отойдет детское место, чтобы не было кровотечения – все как положено».

Через два года начинающий доктор узнал, что при Дальневосточном университете открылся медицинский факультет. Готовился к поступлению целый год. С трудностями, но в 1963 году все-таки стал студентом вуза. Во время учебы работал во Владивостоке на скорой помощи (пригодился диплом фельдшера). На последнем курсе женился, появился ребенок.

«Люди раньше не выбирали - работали там, где скажут. И мы с женой – тоже медиком – поехали в больницу села Чистоводное. Там до нас был единственный врач (он же главный) и одна медсестра (она же старшая, она же заваптекой). А нагрузка сумасшедшая. С помощью местной минеральной воды, похожей по составу на «Кульдур», там хорошо лечили заболевания суставов, кожные заболевания. Летом было до 300 больных. Приходилось решать много административных вопросов – в первую очередь, думать, чем кормить больных. У нас была своя больничная пасека, держали коров и свиней».

За больницу, подчинявшуюся напрямую крайздравотделу, Николай Борщевский поехал просить во Владивосток. Нужна была хотя бы еще одна медсестера. Помогло то, что заместитель крайздрава когда-то сама работала в Чистоводном и знала все местные трудности. В результате в больницу прислали три медсестры и даже зубного врача, которого там никогда не было. Зажили после этого, смеется Николай Павлович.

Приключений и здесь хватало. Однажды пришлось спасать с медсестрой мужчину, которого случайно подстрелили в лесу. Машина по дороге застряла, и они несколько часов шли через валуны. Вот обратно, уже с раненым на носилках, идти было сложнее. Благо, пуля не повредила крупные сосуды. Дошли до пасеки, но санитарный вертолет медиков не заметил. По какому-то полевому телефону провожатый смог подсоединиться к проводам. За ними прилетели через день. Мужчину спасли в краевой больнице.

А через три года в Чистоводное приехал лечиться главный врач Находкинской городской больницы и пригласил Николая Павловича на работу. Согласился, и в 1967-м его назначили заместителем главврача по экспертизе временной нетрудоспособности. Он решал с врачами вопросы выписки больничных листов, консультировал больных вместе с завотделениями, одновременно работал и в терапевтическом отделении, так как прошел специализацию - учился в Уссурийске и Новокузнецке.

Спустя 15 лет Николай Борщевский стал главным врачом Находкинской городской больницы. «Тогда все решал горком. Моего предшественника – Александра Ивановича Хавилова – сделали главврачом краевой больницы, а так как я был его замом и членом партии, меня вызвали и сказали: «Будешь ты!». Я знал, какая тяжелая это работа – в первую очередь, хозяйственная. Но выбора не было».

Николай Павлович проработал в должности главврача пять лет. При его руководстве мощности больницы увеличились с 600 до 700 коек. В составе ЛПУ был роддом, поликлиника, женская консультация. Рассказывает, что кадровый дефицит был и тогда, в 80-е. Врачей и медсестер не хватало во всем Приморском крае. Доходило до того, что в хирургическом отделении работала единственная медсестра. Искали кадры везде. Тем, кто приезжал (многих переманивали из других регионов), сразу давали квартиру.

Совместными усилиями удалось открыть в Находке травмпункт. «Раньше просто при поликлинике принимал травматолог. А здесь – рентген, процедурная, гипсовая, перевязочная, врачи, заведующий, – вспоминает врач. - Также открыли женскую консультацию в районе Рыбного порта. Построили здание родильного дома, где сегодня располагается урология. Получали новую аппаратуру, конечно, не такую, как сегодня.

Спрашивали с меня вдвойне – и по профессиональной, и по партийной линии. Без горкома фактически ничего не решалось. Например, когда в нашем роддоме зафиксировали септические заболевания, его надо было закрыть на дезинфекцию и косметический ремонт на месяц-два.

Мы сообщили в горком и горздрав и стали искать подходящее помещение. Предложили «поселить» на время роддом в пустовавшее знание средней школы. Комиссия решила, что временный роддом в переоборудованной школе организовать можно. Но секретарь горкома, ведавшая здравоохранением и образованием, сказала, что «так дело не пойдет». Нам указали закрыть под роддом одно из зданий поликлиники. Спорить было бесполезно».

В 1986 году Николай Павлович написал заявление об увольнении - говорит, хозяйственные вопросы заели окончательно. Да и вредительство тогда имело место. Например, как-то зимой перестало отапливаться одно из зданий поликлиники, хотя тепла подавали хорошо. Люди возмущаются. Дошло до горкома и горздрава. Давай искать, промывать систему, выяснилось, что на чердаке вентиль одной трубы забит перчаткой. Была проблема и с отоплением хирургического корпуса. Тогда подключили БАМР, копали траншеи, искали утечку. Обнаружили незаваренную трубу в боксе инфекционного отделения – вся горячая вода уходила в землю.

Из больницы он ушел в судовые врачи - работал от больницы водников. Ходил в Петропавловск-Камчатский, в Магадан. Один раз на танкере обслуживали военных в районе Персидского залива. Потом была командировка в Иракскую республику (которая, добывая много нефти, почти не имела своего танкерного флота и специалистов). Приморское морское пароходство набирало три команды. Николай Павлович вошел в одну из них и три года проработал на иракских танкерах.

«Еще и в войну ирано-иракскую застал, - рассказывает врач. - Мы на танкере возили нефть из Ирака в Мозамбик. И когда возвращались из Мозамбика, командир получил телеграмму с требованием вернуться в порт не позднее такого-то числа. Пришли ровно к назначенной дате, стали получать на причале нефть и снабжение… Нас срочно загрузили и говорят – уходите. На выходе из порта уже видели, как начали летать самолеты, как уходили колонны судов из Аденского залива друг за другом. Иранцы поставили в заливе корабли и пообещали уничтожать иракские суда. Мы зашли еще в Кувейт, где добрали продуктов. Нам указали идти в Дубаи и стоять на рейде, пока не разрешат уйти. Мы там пробыли четыре месяца. Нам с трудом прислали замену. Как мы потом узнали, иракцы перекрасили свое судно и под чужим флагом вывели его из залива».

После Николай Борщевский перевелся в Находкинскую городскую больницу на должность заместителя главного врача по флоту. Учреждение обслуживало суда БАМРа, было более 100 врачебных должностей на флоте. Позже поликлиника рыбаков вышла из состава горбольницы, и всех судовых врачей «передали» ей. Там Николай Павлович и работал до 2010 года.

«Я работал с 19 лет, всегда и везде старался полностью отдавать себя делу. Конечно, интереснее в практической медицине, - рассуждает врач. – В деревне, например, больше уважения людей, самостоятельности, хотя

высока ответственность. Но везде есть свои трудности. Хотя молодежи полезно и в деревне какое-то время поработать, пообтесаться.

Хорошо работать в отделении больницы, где есть специалисты и большая практика – особенно начинающему врачу. В поликлинике – значительно труднее – особенно участковым терапевтам, а если ты уже немолод...

Главное - не надо разбрасываться. Один врач не может освоить все специальности. Хочешь быть хорошим специалистом, работай по одной – своей – специальности, в большом отделении стационара, чтобы было, у кого поучиться. И постоянно надо совершенствоваться. Ведь жизнь так быстро проходит, это начинаешь хорошо понимать с возрастом. Причем, чем старше становишься, тем бегут годы быстрее. Надо ловить каждый момент и всегда хорошо делать свое дело! И если чувствуешь себя востребованным, значит ты живешь не зря».

Ранее по теме:

Вся жизнь – как на фронте

Ее звали Асенькой

Герои в белых халатах