В медицину - по призванию, в травматологию - через характер
Портал VladMedicina.ru продолжает рассказывать о приморских врачах, которые работают в государственном здравоохранении. Наш сегодняшний герой — Иван Шулепин, заведующий третьим травматологическим отделением Владивостокской клинической больницы №2. Иван Владимирович добился немалого в медицине, хотя сложностей на его пути хватало. Тем более, что свой врачебный путь он начал еще на излете девяностых, когда здравоохранение страны оказалось в сложном положении. Но доктор не сломался, выстоял. Во многом помог характер и стойкое желание делать добро людям.
Желание помогать – изначально
- Иван Владимирович, вы хоть еще и считаетесь молодым доктором, но опыта у вас уже немало. Как, на ваш взгляд, следует воспитывать врачебную смену?
- Я считаю, чтобы профессия врача должна быть призванием, без этого никак. Работать, чтобы просто зарабатывать в ней деньги, невозможно. Человек должен хотеть стать доктором, помогать людям и лечить их. Нужна и заинтересованность в той или иной специальности, многие понимают, кем хотят стать только в середине или даже к концу обучения. У меня был второй вариант – я лишь на пятом курсе решил, что стану травматологом, и пришел работать в «тысячекоечную» больницу санитаром в операционный блок травматологии.
А как готовить молодых? Считаю, что материальное стимулирование в решении этого вопроса крайне важно. Люди должны понимать: посвятив учебе десять-двенадцать лет, они не будут получать мизерные зарплаты.
- Вам не кажется, что само понятие и слово «призвание» сегодня несколько затерлось и звучит несколько неактуально для молодежи?
- Хорошо, давайте немного переформулируем и назовем это желанием работать в медицине и помогать людям. Когда мы собираемся с коллегами, то нередко спрашиваем друг у друга, почему он выбрал эту профессию, это призвание, этот путь. И все отвечают, что изначально было желание.
- Не помните, когда у вас оно возникло?
- Этот момент запомнили родители. Классе в четвертом я написал сочинение о том, что хочу стать хирургом. И если рассуждать сейчас об истоках решения выбора профессии, то большую роль в этом сыграл мой отец. Он постоянно говорил мне о том, что я стану доктором. При этом в семье не было никого, кто имел бы отношение к медицине: отец — судоводитель, мать — инженер. Отец всегда очень уважительно относился к докторам, и подозреваю, что в молодости он и сам хотел выбрать эту профессию, но не сложилось.
Научат тех, кто этого хочет сам
- Университетских учителей своих запомнили?
- Меня окружало много прекрасных специалистов. Всегда с благодарностью вспоминаю покойного заведующего профильной кафедрой Владимира Борисовича Лузьянина. В 1997 году, когда я учился, он пользовался безоговорочным авторитетом среди коллег. Евгений Петрович Костив уже тогда для меня стал примером травматолога. Когда был в ординатуре, то учился больше у практических докторов. Яркий пример для подражания — Антон Владиславович Череповский, который сейчас заведует первым травматологическим отделением. Многое из того, что я сейчас умею делать, — его заслуга. Он научил меня работать руками и головой, я всегда стремился за ним.
- То, о чем вы рассказываете — пример наставничества в медицине. Осталось ли оно сейчас или, возможно, видоизменилось?
- Опять же все зависит от желания. Если молодой специалист постоянно ходит за тобой и что-то спрашивает, то и ты сам хочешь все рассказать и показать. Но, к сожалению, большинство приходящих сегодня в отделение ординаторов — серая масса. Из десяти человек, как правило, всего один-двое интересуются специальностью. Остальным это неинтересно, они попросту отбывают здесь время, не ходя в операционную, а историю болезни заполняют с явной скукой. Научиться можно только работая в операционной и приемном покое, где ты ставишь диагноз и вырабатываешь дальнейшую тактику лечения.
- Опять же, вернемся в прошлое. Каким вы были ординатором, наверняка не принадлежали к серой массе?
- Я начал работать в оперблоке с пятого курса, что было довольно поздно, поскольку обычно это делается после третьего. Изначально мне пообещали, что я поработаю санитаром три-четыре месяца, а потом меня переведут в медбратья. Но старшая медсестра была достаточно жестким человеком, и у нее был принцип: санитаром надо поработать не менее года, чтобы получить повышение. Представляете, четверокурсники могли заставить вымыть полы пятикурсника, потому что были выше меня по должности. Но я стиснул зубы и выдержал это испытание. Когда я стал медбратом, то уже познакомился со всеми докторами. И мне было проще, чем ординаторам, потому что я знал много нюансов работы отделения. Может быть, то решение старшей стало для меня своеобразной проверкой на прочность, и я проявил характер, не сдался.
Я всегда знал, что выбранный мною путь будет долгим и нелегким, но поскольку поставил цель, отходить от нее не мог. Время тогда было нелегкое, мне очень помогала жена, мать и отец, который тогда начал ходить в моря.
Если человек хочет жить, медицина – бессильна
- «Тысячекоечная» — больница экстренная и довольно интересная. Наверняка насмотрелись здесь такого, что хватит на несколько жизней вперед. Что удивило больше всего?
- Больше всего я поразился способностям человеческого организма выживать. Когда я еще молодым доктором видел, как в операционную привозят человека после железнодорожной травмы, серьезного ДТП или падения с большой высоты, то думал, что он просто не выживет. Тем более, когда видишь пациента и его раны после сложнейшей операции. А буквально пройдет два-три месяца, и люди чудесным образом восстанавливаются.
Организм человека настроен на жизнь.
- А что удивило неприятно?
- В конце девяностых-начале нулевых пациенты относились к врачам с большим уважением, чем сейчас, скандалили единицы. Сейчас отношение коренным образом изменилось. Иногда складывается такое ощущение, что нас просто ненавидят и чуть ли не винят в том, что мы сами сломали руку или ногу пациенту. Помню, летом в отделение пришел тесть одного мотоциклиста и заявил, что мы хотим сделать из его родственника инвалида. Но не мы же посадили его на мотоцикл или подстроили аварию, а пытаемся помочь человеку всеми силами. Когда такие обвинения раздаются прямо с порога, это крайне неприятно.
Полагаю, что за такое отношение во многом ответственны средства массовой информации, которые неустанно говорят о том, что мы обязаны и должны сделать пациенту. Однако русские люди в своем большинстве знают только свои права, но забывают об обязанностях.
- А какие у пациента или его родственников должны быть обязанности?
- Первая и самая главная — соблюдать этические рамки и слушать доктора. Должна быть элементарная вежливость при общении. А на деле люди предпочитают открывать дверь в отделение с ноги, многие сразу настроены на скандал. Отмечу, что половина пациентов нигде не работает, некоторые и вовсе ведут асоциальный образ жизни. Попадает к нам и много пьяных. К счастью, серьезных инцидентов не было, мы всегда договаривались с больными.
Травматология шагнула вперед семимильными шагами
- Вернемся к приятному. Как за время вашей работы изменилась травматология?
- За последние десять лет она шагнула далеко вперед. В середине девяностых Евгений Петрович Костив привез сюда метод остеосинтеза, запатентованный швейцарцами и австрийцами. Появилась пневматическая дрель, пластины — в этот момент изменилось очень многое для врачей. До этого травматология была классической — многое строилось на консервативном лечении — на скелетном вытяжении до победного конца, пока перелом не срастется. Зачастую все это происходило очень медленно, в некоторых случаях кости срастались неправильно. В общем, процесс выздоровления был крайне мучительным для пациента. Сломал берцовую кость — лежи три-четыре недели на вытяжении, затем носи гипсовую повязку два-три месяца. За это время повязка разваливалась, перелом болтался, не срастался или срастался со смещением, застывали коленный и голеностопный суставы. И когда снимали повязку, человеку было крайне сложно вернуться в строй.
Потом появились пластины, которые полностью заменили гипс. Соответственно, заживление и выздоровление проходили гораздо быстрее. В середине нулевых мы начали применять в работе интромедулярный остеосинтез с использованием блокирующих стержней. Раньше при переломе диафиза нужно было разрезать бедро, собрать все отломки. Чтобы это сделать, их нужно было отодрать от мышцы (скелетировать), поставить на место, зафиксировать пластиной и зашить. Если начиналось воспаление, приходилось срочно убирать пластины, можно было занести инфекцию.
Стержень же можно ввести через совсем маленький разрез, потом с помощью электронно-оптического преобразователя (по сути, это мини-рентген) формируется канал, куда заводится проводник — с одного отломка мы попадаем в другой канал и по нему забиваем стержень. Это крайне малоинвазивная операция, максимально щадящая пациента.
- Работа ювелирная.
- Для нее нужно просто набить руку, речь идет о ремесле. Чем больше делаешь таких операций, тем проще их выполнять. Весь процесс занимает всего сорок минут.
Еще одно направление — артроскопия. Например, раньше при повреждении мениска нужно было делать артротомию — рассекать коленный сустав и удалять весь мениск. Теперь мы с помощью камеры смотрим поврежденную часть и целенаправленно удаляем только ее. И через три дня пациент может наступать на ногу.
«Тысячекоечная» как помощник приморской травматологии
- Сегодняшняя медицина заточена под стандарты. Остается ли место для врачебного творчества?
- В нашей специальности творчество проявляется в операционной. Ты должен знать анатомию и физиологию, что помогает собирать кости. Для каждого перелома есть своя пластина. Перед операцией планируешь, что тебе может понадобиться. И когда ты идешь к столу, то ко всему готов. Но иногда случается, что линия перелома несколько иная, чем мы ее увидели, поэтому приходится экстренно брать другую пластину, стерилизовать ее и ставить. Но такие случаи происходят редко.
- Сегодня департамент здравоохранения рассматривает возможность придания «тысячекоечной» статуса больницы первого уровня по травматологическому профилю. Как вы считаете, это решение оправдано?
- Думаю, что да. Тем более что к нам из края нередко переводят пациентов. И когда к нам сразу поступает пациент с сочетанной травмой, врачам проще выполнить необходимую операцию, поскольку переломы свежие, зачастую открытые и неосложненные. С такими мы справляемся быстрее, чем с застарелыми. Сегодня в крае немного травматологических отделений (в Лесозаводске, Спасске, Уссурийске, Находке, Артеме и Партизанске), а в отделениях хирургии есть профильные койки, но не хватает самих травматологов. Полагаю, далеко не у всех в Приморье есть возможность накладывать аппараты Илизарова, поэтому к нам нередко поступают пациенты с осложнениями. Мы, в свою очередь, готовы помогать и пациентам с сочетанными травмами, поскольку отделение нейрохирургии есть только у нас.
- Часто оперируете за одним столом с нейрохирургами? Как проходит такая операция?
- Случается. Выглядит это так: нейрохирурги стоят у изголовья стола, а травматологи - с другой стороны, если дает добро анестезиолог, исходя из состояния пациента. Иногда получается, что в операционной собирается десять специалистов, которые буквально «набрасываются» на одного пациента. Это, кстати, тоже меня поражало поначалу.
- Первый вопрос, который задает вам пациент?
- Самый популярный - сколько мне положили швов. Но я их никогда не считаю (смеется). Пациенты также беспокоятся о том, красиво ли наложены швы, а не тем, что было сделано внутри. Как говорится, главное, чтобы костюмчик сидел.
Доктор должен жить не только медициной
- Детей в медицину отдавать планируете?
- Старший уже точно не станет доктором, а младший решит сам, когда вырастет, ему пока только пять лет. Он недавно задал мне вопрос — «Папа, а как деньги зарабатываются?». И тут же отвечает: «Операции нужно делать, как ты?». Я, конечно, удивился его предприимчивости. Но агитировать его не буду, этот выбор нужно сделать самостоятельно.
- Может, все же стоит привести на работу, показать, как папа зарабатывает деньги?
- Уже было такое, когда он был чуть помладше. Иногда показываю ему картинки с операций, хотя жена очень ругается на меня, считает, что сыну пока рано на это смотреть.
- Удается забывать о работе дома?
- Раньше почти не удавалось. Бывало, просыпался среди ночи, начинал думать - а как себя чувствует пациент, правильно ли ты его прооперировал... Но сейчас научился абстрагироваться от работы, поскольку понял, что так моя психика быстро истощится. Мне в начале карьеры еще Антон Череповский говорил: станешь постарше, научишься забывать. А раньше я сопровождал каждого пациента поле операции вплоть до рентгена, чтобы убедиться, что все сделано правильно.
- Вот как раз плавно переходим к теме отдыха. Что вам помогает расслабиться?
- Рыбалка и тайга. Причем, благодаря профессии, многие вещи научился просчитывать наперед. Как-то раз товарищ посетовал на то, что ему пригодился зажим. И когда я с невозмутимым видом его достал из рюкзака, то очень удивился моей прозорливости. Постоянно с собой беру обезболивающие, даже как-то раз зашивал приятелю палец. Ну и, конечно, внимательно слежу за своими поступками, поскольку знаю, что может стоить человеку минутная расслабленность. Первое, что читаешь в истории болезни, – это обстоятельства травмы. И когда постоянно видишь эту информацию перед глазами, то стараешься не повторять чужих ошибок.
- Каким вы видите себя через десять лет?
– Хочу и дальше работать здесь травматологом. К тому времени уже надеюсь защитить диссертацию. Тема — костные дефекты. Сейчас весь материал уже готов — крысиные лапы лежат в формалине после цементирования. Сейчас их нужно порезать и положить на стекла, чтобы посмотреть, как идет процесс заживления, чтобы обосновать концепцию для диссертации. Сейчас по этой теме литературы недостаточно. Тем более что мы используем цемент со стронцием, а сейчас эта технология мало изучена. Дело за малым, сесть и написать.